Педро Альмодовар: Мы живем в ощущении нестабильности.
— Большая часть ваших знаменитых фильмов поставлена по оригинальным сценариям. Что движет вами, когда вы берете чужую прозу для экранизации? Что привлекло вас в прозе Элис Манро, на которой основана «Джульетта»?
— С самого начала мне нравилась и нравится сейчас Элис Манро. Она мне интересна и как писатель, и как персона. Для меня это домохозяйка, которая пишет рассказы. Но она всегда была домохозяйкой! Домохозяйка-писатель мне очень близка как персонаж. Темы, о которых говорит Манро, в основном касаются семьи. Действие ее историй происходит на кухнях, в домах, с родителями, детьми, с подругами. И чаще всего героини ее историй — женщины. В одном из интервью она сказала, что женщина думает, будто страдать — значит объяснять все и спрашивать обо всем. Мужчина же закрывается и не говорит о своих проблемах, он просто живет с ними. Эти мысли мне близки. Но еще меня привлекло в Элис Манро ощущение странности ее историй, их оригинальность. В конце чувствуешь намного больше интереса к тому, что уже рассказано, чем в начале. Интерес к интриге создают второстепенные комментарии к истории.
— Как произошел перенос сюжетов рассказов Манро из Канады в Испанию?
— Чтобы адаптировать новеллу, мне в какой-то момент пришлось забыть об оригинальном рассказе. Кое в чем мы, испанцы, абсолютно не совпадаем с канадцами. Испания меньше по размеру, а в истории большое значение имели огромные расстояния, которые надо преодолевать персонажам. И семейная культура у нас очень отличается. В англосаксонских семьях дети покидают родительский дом, когда едут учиться. В Испании же дети никогда не перерезают пуповину. Но несмотря на то что я в какой-то момент забыл рассказы Манро, ее влияние очень велико. Сам по себе я не пришел бы к этому фильму.
— А могли ли бы вы снять тот же фильм в Канаде? Или где угодно за пределами Испании?
— Когда я начал адаптацию рассказов Манро, то сначала заменил Ванкувер на Нью-Йорк, потому что чувствую себя ближе к США, чем к Канаде. У этих стран одинаковая семейная структура: дети рано уходят из дома и многие из них начинают отдаляться от своих семей. Я писал сценарий на английском и думал пригласить на главную роль Мерил Стрип. Она была согласна, даже заинтересована, но я сам в итоге не решился. В любом случае это был бы совершенно другой фильм. Не думаю, что у меня были бы проблемы с актерами. Дело скорее в обычаях и бытовых вопросах. Я еду туда, и я иностранный режиссер. Мне нужно знать, как ходить в аптеку, как делать покупки, как вести себя в баре, с кем говорить, читать ли газету. Я должен быть уверен в том, что знаю своих персонажей. Думаю, мне пришлось бы уехать и где-нибудь полгода пожить за границей, чтобы суметь написать их на английском.
Я все время изучаю, храню в своем компьютере и ящиках стола истории, которые могут превратиться в фильмы. Однажды я вернулся к этой истории, перечитал ее и подумал: я могу адаптировать ее к Испании. Сначала казалось, что это невозможно, а тут я вдруг установил географические точки, где могла бы происходить история и которые давали бы ощущение реальности. Маленькая деревня галисийских рыбаков, деревня на юге, затерянный уголок в Пиренеях, Мадрид…
— Вообще вы многое изменили?
— Очень. Атмосферу, отношения персонажа с матерью, изменил и саму героиню. Да, у Манро она одинока, но не так травмирована отсутствием дочери. Она продолжает жить, меняет любовников. Это не та сломанная и хрупкая женщина, что в моем фильме. Она не отягощена тем чувством вины, которое так типично для испанской культуры.
— После двух картин о мужчинах вы опять сняли фильм, в котором все главные роли играют женщины. Отличаются ли для вас фильмы — жанр, сюжет, интонация — в зависимости от пола главных героев?
— На самом деле когда я начинаю писать, то не думаю о том, будет ли фильм «мужским» или «женским». Это история, идея, и я никогда ничего не меняю специально, исходя из пола главного героя. В моей фильмографии, впрочем, намного больше фильмов, где в центре женщины. Мужчины скорее исключение. Оглядываясь на свою фильмографию, точно скажу, что фильмы о мужчинах выходили более мрачными. Мне не случалось снимать комедию о мужчине, которого бросила женщина… В целом я считаю, что женщины более прямодушны, меньше боятся показаться смешными, у них меньше предрассудков. Поэтому как персонажи фильма женщины обладают более разнообразным диапазоном возможностей.
— Вернемся к вопросам семьи. Вы уходили от них в некоторых фильмах, но возвращались снова и снова. Теперь, в «Джульетте», — в очередной раз.
— Я снял двадцать фильмов, это очень много. Постепенно появились определенные стереотипы, с которыми зрители подходили к моей работе, особенно вне Испании. Правда, семейные отношения — отцов и детей, матерей и дочерей, сестер и братьев — действительно для меня очень важны. Эти темы во все времена плодородны и провокационны. Я бы мог снять еще двадцать фильмов об этом, двадцать совершенно разных фильмов.
— Считаете ли вы свой метод реалистичным или искусственным, основан ли он на подлинных переживаниях или утрированных?
— Мои картины не натуралистичны. Это не моментальный потрет реальности, а вымышленное представление о ней. Однако даже в самых маскарадных фильмах, которые в наименьшей степени связаны с реальностью, как моя предыдущая комедия «Я очень возбужден», сюжет помещен в реальные обстоятельства.
Я стараюсь не давать прямого диагноза испанскому обществу. Как сценарист и режиссер я фокусируюсь на одиночестве моей героини, живущей почти без контактов с внешним миром. Мне интересна она, ее дом, ее воспоминания. Не хочу, чтобы это превратилось в метафору социума. Но все же одиночество, дезориентация, боль Джульетты отражают, возможно, что-то происходящее вокруг нас. Мы не доверяем властям, живем в ощущении нестабильности и неопределенности. Не только сейчас, последние лет пять, но в этом году — как никогда.
— Ощущение нереальности вашим картинам придают не только персонажи или диалоги, но сама цветовая палитра. В «Джульетте» на нее трудно не обратить внимания.
— Цвет — один из самых прямых инструментов, чтобы провоцировать эмоции и мысли. У меня всегда есть палитра ярких цветов, а среди них цвета, которые особенно важны для меня. Например, красный. Цвета — лучший способ прозрачно показать эмоции героев. Например, когда Джульетта входит в дом, где все белое, без единого воспоминания, самое важное чувство в ее жизни — отсутствие. Или в другой сцене она приезжает в дом с двумя девочками — и ей не нравится цвет стен. Но эта женщина потеряла силу и способность принимать решения: стены остаются какие были. А потом она приезжает в квартиру, где стены просто грязные…
— Первоначально вы хотели назвать картину «Молчание». Почему?
— Потому что надо говорить! Худшее, что случилось с Джульеттой, — результат молчания между ней и мужем, ней и дочерью. В молчании иногда развиваются и растут противоречивые, опасные чувства. Люди должны разговаривать, это необходимо.