Дэвид Харбор. Нельзя жестко делить общество на здоровых и нездоровых.
Звезда «Очень странных дел» говорит о психических расстройствах, аддикциях, угрозах смерти и прочих элементах жизни на пути к «Хеллбою» — его первой (и уж точно не последней) главной роли в мейнстримном фильме.
1. Когда вы поняли, что хотели бы стать актером?
В 5 лет я сыграл Железного Дровосека в «Волшебнике страны Оз», и мне ужасно понравилось. Это был успех. В школе я хотел быть актером, но… Я жил в Вестчестере, где много бизнесменов, юристов, врачей, — верхняя прослойка среднего класса — и ноль актеров, поэтому решил, что это не вариант. В колледже я перепробовал многое, но, попав в Нью-Йорк, понял, что надо просто брать и делать. И устроился официантом.
2. Вы не скрываете, что у вас биполярное расстройство. Что общество еще не знает об этом?
Много всего. Нельзя жестко делить общество на здоровых и нездоровых. Мне об этом известно не понаслышке. Я был по одну сторону, в психиатрической клинике, когда со мной обращались как с куском дерьма, а потом я оказался по другую сторону, когда со мной носились как со знаменитостью и подносили кофе.
3. Вы попали в психиатрическую больницу в 25 лет, куда вас поместили родители…
Это была добровольная госпитализация, поскольку у меня случился рядовой маниакальный эпизод, как это бывает у биполярщиков. Я был безвреден, но неадекватен. На экране биполярщика лучше всего изобразила Клэр Дейнс в первом сезоне «Родины».
Она там постоянно говорит что-то бессвязное, но сквозь это проглядывает какой-то смысл, ведь это пограничное состояние. И вот память о том, что однажды я сошел с ума, а потом вернулся в нормальное состояние и продолжаю играть и жить в Нью-Йорке, дала мне понять, что моя психика сильна.
Я стал ценить каждый день вне больницы. У меня бывают стрессы, но я могу выдохнуть и сказать себе: «Ад существует, я там был, но сейчас я — свободен».
4. Давайте поговорим об «Очень странных делах». Что вы почувствовали, когда из рядового актера стали частью феномена массовой культуры?
Это было очень круто и неожиданно. Я сильно переживал насчет своей игры и сериала в целом. Мой прибор, предсказывающий симпатии публики, сломался. В день, когда вышел сериал, мой телефон обрывали сотни людей, которых я годами не видел.
На BuzzFeed появилась статья «Какой ты персонаж из «Очень странных дел»?». Я был в шоке. Но и страшно рад тому, что сериал так взлетел, потому что я его нежно люблю.
5. А как насчет информации о том, с кем ты встречался и твоем новом статусе секс-символа?
Это меч обоюдоострый. Приятно нравиться людям, особенно когда тебе за сорок. Первые три месяца я был на седьмом небе от счастья, а потом стало как-то не по себе. Сейчас я вообще не особо люблю где-то появляться.
При этом очень странно видеть, что людям кажется, что они тебя знают. К такому я, конечно, не привык. Не хватает анонимности, которая была у меня раньше: тебя подрезает машина, и ты кричишь: «Дебил», а в ответ слышишь: «Эй, чувак! Ты классный». Да что ж я теперь и наорать ни на кого не могу?!
6. Как вы думаете, в детстве вы бы могли дружить с Майком Уилером и компанией?
Да, потому что они мне кажутся как раз моей тусовкой. Меня иногда спрашивают, с кем из сериала я себя ассоциирую. С Ноа (который играл Уилла). В детстве я казался людям странным и чрезмерно чувствительным.
Потому мне и нравилось играть Хоппера, ведь я мог спасти этого ребенка. В каком-то роде я спасал самого себя.
7. Твиттер-аккаунт словаря Мерриам-Вебстер разместил вашу гифку как визуализацию выражения «тело папика» (dad bod). Вас это не задело?
Задело, конечно, но я за то, чтобы расширять наше восприятие сексуальности. Наша культура пришла к тому, что вершиной считаются качки и люди, больные анорексией. Я же считаю, что быть человеком — это уже быть сексуальным.
Если вы хотите поэксплуатировать мое тело и при этом находите меня сексуальным — я не буду возражать. Я поддерживаю занятия спортом и ЗОЖ, но этот культ тела просто нелеп. В конечном счете, битву не выиграть. Какая разница, насколько вы красивы сейчас, если в 60 выглядеть вы уже будете чуть похуже. Лучше уж спокойно наслаждаться собой и жизнью.
8. Каково было обладателю «тела папика» тренироваться, чтобы набрать форму для «Хеллбоя»?
Много тренироваться не пришлось — образ формировался с помощью накладок и грима. Но я занимался силовыми тренировками, а они реально влияют на образ мыслей. При работе над ролью мое подсознание начинает действовать согласно мировоззрению моего персонажа.
Я играю Хоппера и веду себя определенным образом, а потом я переключаюсь на Хеллбоя и вхожу в это звериное состояние. Тренировки с тяжелым весом запускают этот халкоподобный режим, и такой тип дерзости мне очень нравится.
9. Вы делаете для фанатов невероятные вещи: ответили на твит одной фанатки и сфотографировались с ней для ее выпускного альбома. Для другой провели свадебную церемонию в форме Хоппера. Вы на все готовы ради них?
(Смеется) Не на все, но сейчас соцсети для меня превратились в эхо-камеру, где сторонники подхватывают какое-то событие и бесконечно его распространяют. Я не в восторге от этого, но подумал, что мое присутствие в соцсетях должно и людям нравиться, и мне пользу приносить.
Так и появились твиттер-челленджи. Если я могу принести хоть чуточку радости и чистого веселья в этот странный мир, то почему нет.
10. Благодаря ретвитам вашего поста, Гринпис отправил вас в Антарктику. Верите ли вы в то, что удастся предотвратить глобальное потепление?
Однозначно — нет. Наш эгоцентризм не оставляет нам шанса. Но я все равно считаю, что нельзя отводить взгляд от того, что вселяет в тебя ужас. Это действительно ужасная проблема нашей жизни, и она влечет за собой другие беды.
Если вы из тех, кого беспокоят толпы иммигрантов — так знайте, что это результат изменения климата: в разных местах нехватка и избыток еды, поселения уничтожаются, и людям нужно куда-то переезжать. Если бы можно было сделать землю пригодной для жизни везде, было бы меньше войн за территории, ресурсы.
Но даже проигрывая, нужно продолжать бороться. Это идея из «Чумы» Альбера Камю: каждое утро мы все равно должны подниматься и идти на работу, даже если знаем, что мы не остановим чуму.
11. Вы хотите когда-нибудь иметь своих детей?
Я еще не решил. Но если планета погибнет через 15 лет, я бы не хотел, чтобы моему ребенку в этот момент было 15. А еще в нашей культуре очень любят обожествлять институт семьи. У кого-то рождается ребенок, и все хором восклицают, как это прекрасно, и радуются.
Мне бы хотелось, чтобы так же радовались и за тех людей, которые решили не иметь детей, потому что перестать размножаться — это самое лучшее, что мы можем сейчас сделать для планеты.
12. Многие ваши роли вызывают в памяти актеров 1970-х, трогательных и надломленных. Кто ваши герои в профессии?
Джек Николсон, Джин Хэкмен, Харрисон Форд, Рой Шнайдер, Ричард Дрейфус. Они все снимались в 1970-х, когда я пытался понять, что значит быть мужчиной. Когда меня пригласили в «Очень странные дела», я подумал, что теперь смогу быть таким же для следующего поколения.
13. В 2017 году «Очень странные дела» получили премию Гильдии киноактеров, и вы толкнули речь против буллинга и призвали всех быть эмпатичными. Как так получилось?
Я удивлен, как эту речь интерпретировали. Мне угрожали смертью люди, которые решили, что я говорил о сторонниках Трампа. Но я говорил о культуре, в которой мы все живем. В течение многих лет в Голливуде я был изгоем, и мне хотелось критически высказаться о привносимом нами в культуру нарциссизме, который вызывает в людях чувство одиночества, в то время как фундаментальная цель искусства — консолидация общества.
Еще и поэтому я горжусь «Очень странными делами», благодаря нам люди с «папкиными телами» могут чувствовать себя принятыми. Наши персонажи не супергерои. Но люди могут себя ассоциировать с ними и видеть, что даже такие персонажи способны на героизм. Вот я и предложил: «Давайте внесем свой вклад в культуру, которая будет превозносить эмпатию и искоренять нарциссизм» в противовес желанию разодеться, как Кардашьян.
14. Если бы вы достигли своего нынешнего успеха в двадцать лет, как бы вы с ним справились?
Ужасно бы справился. Я был бы придурочным нарциссом. Хамил бы официантам. Мне бы казалось, что я на все имею право и мне все должны. Но когда успех к тебе приходит после 40, тебе уже все равно, и это прекрасно.
Если есть божество, управляющее событиями моей жизни, то его роль заключалась в том, чтобы не допустить исполнения моих желаний. Я хотел этот успех в 20 лет, и мне его не дали, я хотел его в 30 лет, и снова меня обошли. И вот наконец после 35 лет, когда я отчаялся, думая, что слишком стар для своей мечты, я наконец ее исполнил. В общем — я получаю все, когда мне становится все равно.
15. Вы говорили, что всегда ощущали себя разбитым и одиноким. Успех помог это преодолеть?
Да. Сейчас я себя чувствую более уверенным, хотя проблем хватает. Но когда я погружаюсь в это одиночество, я могу подбодрить себя мыслью: «Ну хоть квартирка симпатичная». Мне есть на что опереться.
Однако работа со своими ключевыми проблемами — это путь длиною в жизнь через терапию и самопознание, потому что проблемы — просто побочный эффект человеческой жизни.
Мы, люди, прелюбопытнейшие и сумасшедшие создания, которые слишком рассудочны себе же во вред, мы — странные телесные существа, которые перемещаются в пространстве, ничего толком не понимая. И я такой же.