Мэтью Макконахи. Я сам прокладываю свою колею.

Он наливает нам по бокалу красного вина, что так похоже на того Мэтью Макконахи, которого мы знали раньше, — весельчака, объекта мечтаний голливудских дев и див, участника разнообразных «свадебных переполохов». И что не очень сочетается с теперешним Макконахи — трагическим эксцентриком, личностью, углубленной пережитыми драмами еврипидовского масштаба, гением-горемыкой из «Настоящего детектива» (реж. Ник Пиццолатто, 2014) и обреченным энтузиастом из «Далласского клуба покупателей» (реж. Жан-Марк Валле, 2013).

Но гедонистическое наполнение бокалов не входит в диссонанс с тем этапом жизни, на котором мой vis-a-vis находится. А находится он в фазе полноты бытия. Все у него полная чаша: тут и семья с тремя детьми, и дом, и «Золотой глобус» и «Оскар», и вдохновение. Он это называет «поймать все зеленые светофоры». И да — он поймал и теперь имеет право наполнить бокалы черным техасским вином, подмигнуть мне синим глазом, высказаться о вине калифорнийском, «сомнительном, как все в Калифорнии, включая Голливуд», и откинуться в кресле.

И Мэтью Макконахи откидывается в кресле в своем доме в техасском Остине, белом, как любимые рубашки хозяина, возвышающемся над рекой Колорадо, чистейшего колониального стиля. В дизайне преобладает ореховое дерево, гостю предложена козетка с удивительно лучезарной шелковой обивкой. Между нами стоит изысканный столик, весь из элегантных выгнутостей.

Меня немного смешит эта техасская роскошь, я чувствую себя второстепенным героем Майн Рида. А вот тот, кто напротив, родился быть главным героем — таковы его стать, его осанка, его громкий голос, переходящий порой в заговорщицкий шепот, его четкой лепки подбородок, взгляд его синих глаз. Он рожден быть дамским фаворитом, объектом мужской зависти, примером для подражания…

Но ведет себя Макконахи совсем не так. Он ведет себя по-свойски. Не панибратски, а просто братски. Он не дает интервью, а разговаривает, он не отвечает на вопросы, а делится знанием и своим пониманием мира. Он даже не угощает меня этим прекрасным густым вином, а будто распивает бутылку-другую с новым приятелем.

Для него будто не существует премиального бума вокруг его ролей, обложек журналов, рецензий, комплиментарного вопрошания критиков, как он решился превратиться из сладкого и гладкого героя ромкомов в величайшего, возможно, на сегодня трагического актера, в нового Пола Ньюмена… Он живет будто вне всего этого, не подчиняясь обычной грамматике жизни и по законам собственного синтаксиса.

Psychologies: Слушайте, все-таки интересно понять, что сделал с собой человек, которого когда-то арестовывали за игру на барабанах на стойке бара в голом виде, чтобы теперь стать «настоящим детективом»? Что произошло с парнем из романтических комедий, чтобы он появился в «Далласском клубе покупателей»? Откуда столько самоиронии в «Волке с Уолл-стрит» и решительности в роли немолодого стриптизера в «Супер-Майке»? Вы пережили такую трансформацию — значит, и сами изменились?

Мэтью Макконахи: Я вообще не думал, что кто-то еще помнит ту мою барабанную дробь 99-го года! В каком-то смысле — спасибо! Но это иллюзия — что с человеком что-то должно произойти, чтобы он стал иным. Ничего не должно произойти. Разве не естественно, что только тот, кто мог залезть на ту барную стойку голышом, и способен ну хотя бы попытаться стать кардинально иным?

Вообще я живу, руководствуясь двумя правилами. Первое… Знаете, лучшие советы дают люди, от которых не ждешь советов. Вот один человек, парикмахер, старый парикмахер, однажды стриг меня, рассказывал что-то и между делом произнес, что всегда слушает «своего сверчка». Тогда я пропустил фразу мимо ушей — слишком поэтично. Но она как-то запала в меня. Я вспомнил ее много позже. Слушать своего сверчка… И я слушаю. Делаю то, что мне кажется правильным.

Второе правило, оно из фильма. Моя первая заметная роль — в «Под кайфом и в смятении». Это 1993 год. И в ней мой герой говорит: «Just keep living» («Просто продолжай жить»). Знаете, со временем я пришел к мысли, что это лучшее кредо. Надо просто продолжать жить. И тогда поймешь, как жить. Никакого насилия, просто продолжать. Пожить — и увидеть. Потому что жизнь, она… Понимаете, она никогда не ставит точек.

Жизнь, по мне, — только последовательность фраз, разделенных… нет, соединенных запятыми. И в ней нет «или», а только «и» и «а также». Круговое движение, развороты, повороты. И никаких «кирпичей». Закроется одна дверь, откроется другая. Но иногда надо остановиться и подумать над картой — где поворот. Я так делал.

Разобраться в себе можно только наедине с собой. Я не знал, кем я хочу быть после школы. Мне было 18, а впереди туман. И я просто уехал на год в Австралию. По обмену выпускников. Никаких друзей, никаких советов папы и мамы — их нет рядом. И ты узнаешь себя и свои желания.

Так же я поступил в 1997-м. После «Времени убивать» понял, что буксую, что я не там, где должен быть. Бросил все и поехал в Перу. Ничего не делал. Ездил. Ходил. В горной деревне часами наблюдал за детьми. Пил в барах. Схватил какую-то инфекцию, страшный понос, нападающий на белого в латиноамериканской глубинке, его еще остроумно называют «местью Монтесумы». Смешно, но это было очищение.

Между девятым и тринадцатым днем в Перу я понял, что могу вернуться. Потому что осознал, что стал иным, перестал быть тем, кто мог жить той жизнью — соглашаясь на роли от ощущения, что повезло. Или на дружбу, потому что она предложена. Или постель. Предложение не обязательно соответствует спросу. Мой спрос был иным. Я уже хотел сам прокладывать колею. То же произошло и несколько лет назад. Я почувствовал необходимость в новой колее.

Но да — так или иначе это совпало с тем, что подрастал наш первый ребенок, мы ждали второго… Ко всей жизни, кроме семейной, тогда я применил бы слово «плато». Шел вверх, вышел на плато. Оказалось, что вершины нет. Нет высшей точки, толкаешься на плоскости. Но я-то знал, что «выше» — оно есть. Другие роли, другие смыслы.

Дело в том, что в личной жизни я переживал восхождение, подъем, строительство. А в кино — комфортное затишье, движение по плато, да еще и на рельсах. Это был явный, мучительный диссонанс. Но именно тогда — от переживаемого личного восхождения — я стал увереннее, самоувереннее. Становишься более самоуверенным, когда заводишь семью. Ведь дети… Они не могут жить без твердого ощущения, что их родители — нерушимая стена. Ты должен начать чувствовать себя этой стеной. Именно поэтому я смог решительно раздеться и стать обаятельным хищником-стриптизером в «Супер-Майке» — я научил себя новому самоощущению. Самоуверенности.

Но не только это, конечно. Мне, например, кажется важным, чтобы мы всегда были вместе. Никаких деловых поездок, никаких съемок у нее без меня и у меня без нее. Дети иногда с нами, иногда нет — школа все-таки, но мы вместе всегда. Я считаю, что если люди расстаются на время, значит, могут расстаться и навсегда. А тогда зачем искушать судьбу?

Человек, который в одночасье (на взгляд зрителя) изменил амплуа и даже свой облик, который отказался от эксплуатации своей неординарно очаровательной внешности, чтобы очаровывать смыслом и талантом, вряд ли может быть лишен милых слабостей. Да и не очень милых — смотря с какой стороны на эти слабости взглянуть.

Лед. «Если смотреть на меня глазами моей жены Камилы, — признается Макконахи, — то я уж и не знаю, как ее не передергивает каждый раз, когда я с удовольствием пережевываю лед, оставшийся на дне стакана. Детская травма — я вырос в местах, где температуру ниже нуля можно было лишь купить за деньги или изготовить самому».

Табак. За слабостью Макконахи к жевательному табаку журналистам видятся глубины культуры южных штатов. И когда техасец закладывает за щеку плитку Skoal, никто не задается вопросом, как ему удалось сохранить столь безупречные зубы. Потому что вот уже три века нет ничего естественнее, чем настоящий южанин со «Скоалом» за щекой.

Не-Табак. А вот к обычному табаку у семьянина и любителя спорта Макконахи отношение куда более сложное. На вопрос непримиримых табакофобов, а не слишком ли много он курит в телесериале «Настоящий детектив», артист ответил с адекватным ехидством: «Да ведь я и вообще покуриваю. Только не табак».