5 фильмов о восприятии смерти.

Подборка фильмов о том, какой представляется смерть детям и подросткам, неизлечимо больным людям и их близким, а также обитателям высокотехнологизированного мира будущего. Где граница между живым и неживым в мире, населенном людьми и андроидами, может ли человек, распоряжаясь своим правом на жизнь, определить дату собственной смерти, как вернуться к жизни после неудавшейся попытки самоубийства — об этом предлагают поразмышлять режиссеры следующих кинолент.

Мир Дикого Запада

Сериал рекомендует культуролог Оксана Мороз:

Нарратив шоураннеров HBO, являющийся адаптацией одноименного фильма 1973 года, в первую очередь вызывает интерес актерским ансамблем (одной из центральных, но далеко не единственной реперной точкой становится игра Энтони Хопкинса), а также фигурами продюсеров, среди которых числится Джонатан Нолан. Сюжет сериала тоже не оставляет зрителей невовлеченными. В конце концов, он коррелирует с проблематикой этики искусственного интеллекта и робототехники, которая в пределах массовой культуры чаще всего описывается в терминах или метафорах, связанных с аффектом страха. Любители фантастики привыкли сталкиваться с историями про локальное или пандемически распространяющееся восстание машин как прецедент техногенного апокалипсиса. Сайнстеры и почитатели евангелистов от экзотических областей знания знакомы с дискурсом о технологической сингулярности как гипотетической возможности машин выйти из-под контроля человечества и уничтожить известный ему антропоцентричный мир. Эта привычка опасаться, с одной стороны, является частью художественной традиции письма о «другом», а с другой — выглядит следствием столкновения человеческой этики и математической логики функционирования автоматизированных и самообучающихся систем, созданных человеком, контролируемых им (по крайней мере пока), но не ограниченных целями взаимодействия только с человеческим субъектом. Собственно, именно воображенное мышление машин, их системы целеполагания, ответственность создателей за вмененное им качество вечной жизни, невозможность смерти и на этом фоне борьба за человечность и становятся предметом беспокойства лирических героев и, очевидно, сценаристов.

Вообще, категории жизни и смерти здесь еще более неразличимы, чем в предыдущих сериалах. Почти каждый из центральных персонажей — андроид, причем сценаристы долго держат в секрете, кто из людей, управляющих устройством основной локации, тематического парка развлечений, тоже сконструированная машина. Роботы служат удовлетворению маний и страстей гостей, приезжающих в парк пострелять по «игрушечным», но человекоподобным ковбоям, покататься по прериям с «ненастоящими» бандитами, пофлиртовать с местными красотками, отыгрывающими роли секс-работницы борделя или «девы в беде». После каждого посещения роботы «ломаются» (на самом деле их жесточайшим образом калечат люди), их перезагружают и снова выпускают «на линию» играть ту же роль.

В случае если какие-то сценарии и амплуа, в которых выступают андроиды, не слишком нравятся гостям, программы роботов переписывают. Так, любящая мать маленькой девочки, которая безуспешно и неоднократно пытается защитить дочь от бандитов, превращается в циничную хозяйку борделя. И заодно обретает объем травматических переживаний, что в виде флешбэков преследует ее — прямо как живого человека. И ровно как «настоящий» человек, она не имеет категориального аппарата, языка для описания этих зияющих лакун опыта. Но именно в осознании этих лакун понимает, что у нее вообще утрачена память о прошлом, а значит, представление об идентичности. А еще отсутствует объективное экзистенциальное ограничение — боязнь смерти, например, — могущее сформировать перспективу возможных поступков и решений.

Маленькая мисс Счастье

Реж. Валери Фарис и Джонатан Дэйтон, 2006

Фильм рекомендует психолог Кирилл Хломов:

В фильме показана трансформация, переход от восприятия мира младшим школьником — такого прекрасного, в котором, если захотеть, можно стать королевой красоты, надежного и оптимистичного мира с сильными и умными взрослыми — к подростковому восприятию мира и взрослых. Субъективно такой мир становится отталкивающим и опасным, взрослые воспринимаются как слабые неудачники, а подросток и сам отвергает мир и взрослых, используя для этого идеи Ницше. Трудности и испытания, которые преодолевают герои фильма, позволяют им, принимая свои ограничения и недостатки, увидеть и использовать свои сильные стороны, а за счет этого объединиться друг с другом и обрести внутреннюю целостность. В фильме хорошо обыгрывается подростковое восприятие смерти как чего-то несуществующего, игрового и одновременно как способа сообщить о своей боли и страданиях.

Видоизмененный углерод

Сериал рекомендует культуролог Оксана Мороз:

Sci-fi-сериал от Netflix, экранизация относительно свежего романа Ричарда Моргана, по-другому ставит вопрос о жизни и смерти в высокотехнологизированном мире — кстати, далекого будущего. Здесь нет привычной дихотомии «человек — машина» просто потому, что люди обретают возможность вечного существования путем апроприации почти роботических возможностей. Каждый человек имеет два измерения бытия: с одной стороны, в виде физического тела, которое стареет и умирает, а с другой — в качестве цифровой версии сознания, записываемого на специальный чип, что имплантирован в позвоночник каждого. Чипы записывают всю необходимую информацию, снабжены функцией резервного копирования, в связи с чем обеспеченные граждане могут проводить жизнь, фланируя от тела к телу. Те, что принадлежат к олигархии нового типа (кстати, преступному миру), могут выращивать себе клонов или содержать целый «парк тел». В результате некоторые живут веками, в то время как другие довольствуются либо случайными телами, либо искусственными оболочками.

Смерть в этом мире кажется призрачной опасностью: пока чип находится в рабочем состоянии, всегда можно вернуться в мир живых. Но, во-первых, перспектива «лечь на лед» (так называется ситуация ожидания нового тела) означает вероятность слишком длительного томления в небытии. А во-вторых, слишком многие ценят экзистенциальность смерти, и потому есть группы, например, неокатоликов, фиксирующие свое нежелание воскресать. Все эти множащиеся политические, экономические и даже антропологические измерения бессмертия создают массу сложностей для представителей институализированной власти и (или) преступности. И одновременно проверяют на прочность некоторые основания человеческого. Как можно смиряться со смертью и выбором в ее пользу, если есть искушение жить вечно? Что такое любовь в мире, где тело — не в религиозных, а во вполне обыденных и секулярных реалиях — есть лишь временная оболочка, некий пит-стоп? Что есть человеческое естество, если «наши» привычки, страхи, желания во многом продиктованы телом, в котором мы заперты? И чего стоит опыт, когда виртуальность, реальность, дополненные искусственным интеллектом среды обитания одинаково ярко отзываются в наших ощущениях и переживаниях?

В какой-то степени этот сериал воспитывает у зрителя умение релятивистcки смотреть на эти вопросы. Хотя бы потому, что установка на жонгляж физическим миром в пользу мира воображенного сказывается и на самом устройстве нарратива. Во втором сезоне, который только планируется, мы вряд ли увидим старых актеров, но будем по-прежнему вращаться вокруг сюжетных линий, связанных с персонажами, однажды ими сыгранными. Навык узнавания в «другом» знакомого, само по себе являющийся частью современной гуманистической повестки, рутинизируется, но не превращается в присвоенную модель рефлексии. Зритель должен привыкнуть к каскаду сменяющихся лиц, поступей и поступков — ровно так же, как он смиряется с бесконечностью и сменяемостью коммуникативных акторов в своих современных сетевых взаимодействиях. Смерти, как и трагической утраты связей, не существует: так или иначе, но оставшееся в цифровом мире следом всегда может быть реактуализировано. Однако этот оптимизм сменяется неким унынием: если все вечно и непреходяще, то не существует ли опасность стагнации? И где та энтропия, что будет постоянно провоцировать любую систему бытования на изменения? Жизнь все-таки не побеждает смерть неизвестным науке способом, но, напротив, теряется на фоне побеждающей архивации всего и вся, каталогизации и овеществления.

Суицидальный туризм

Реж. Джон Зарицкий, 2007

Фильм рекомендует философ Елена Брызгалина:

Фильм режиссера, имеющего оскаровскую статуэтку, — документальная история британца Крейга Эверта, который после постановки диагноза бокового амиотрофического склероза принимает решение о поездке в Швейцарию. На территории Англии и Уэльса помощь в эвтаназии считается уголовным преступлением, наказание за которое может составлять до 14 лет тюрьмы.

В Швейцарии эвтаназия разрешена еще с 1941 года. Законодательство этой страны об эвтаназии допускает весьма вольную трактовку. По сути, единственным ограничением является запрет на ее осуществление из эгоистичных побуждений. Согласно ст. 115 Уголовного кодекса Швейцарской Конфедерации, оказание помощи в акте самоубийства, если это не преследует личных корыстных целей, ненаказуемо. Правда, в швейцарском законодательстве эта процедура четко не прописана. Однако в нем указано, что помощь в самоубийстве не противоречит закону. Если речь идет о терминальной стадии тяжелой болезни, то такое содействие в суициде рассматривается как гуманный акт. В Швейцарию, поскольку это единственная страна в мире, где такого рода помощь в самоубийстве не запрещена в отношении иностранных граждан, приезжают иностранцы (сведения об их численности не разглашаются), и складывается практика, получившая название «суицидальный туризм».

Фильм ставит очень важную проблему: в условиях глобального мира различие в правовом регулировании эвтаназии становится фактором, влияющим на ценностное отношение людей к фундаментальным вопросам о смысле жизни, выборе смерти, значении страданий, переживании боли. Сегодня Великобритания — страна, в которой на государственном уровне ведутся крайне острые дебаты по поводу возможной легализации эвтаназии. В Великобритании в настоящее время подготовлен проект закона о частной жизни, в котором помощь в совершении самоубийства объявляется легальной. Закон предполагает несколько условий осуществления эвтаназии: например, допустить ее в отношении пациентов, которым, по заключению консилиума врачей, осталось жить не больше полугода, а их желание умереть подтверждено как минимум двумя медиками и свидетелем.

Как умереть в Орегоне

Реж. Питер Ричардсон, 2011

Фильм рекомендует философ Елена Брызгалина:

По состоянию на июнь 2016 года активная эвтаназия разрешена в таких странах, как Албания, Нидерланды, Швеция, Швейцария, Бельгия, Люксембург, Канада. При этом в Бельгии и Нидерландах разрешена педиатрическая эвтаназия. В Северной Америке эвтаназия разрешена в пяти штатах США: в Орегоне, Вашингтоне, Вермонте, Джорджии и Калифорнии. В США в ноябре 1994 года в штате Орегон был принят закон, который получил название “Death with Dignity Act” («Акт о праве на достойную смерть»). Далее подобные законы стали принимать и другие штаты: в ноябре 2008 года — штат Вашингтон, в марте 2012 года — штат Джорджия, 13 мая 2013 года — штат Вермонт. В Калифорнии в октябре 2015 года губернатор Джерри Брауном подписал закон «О праве на смерть», который разрешает проведение эвтаназии.

Фильм повествует о судьбах людей, которые приняли решение воспользоваться предоставленной им возможностью на добровольное самоубийство. Отчаявшиеся пациенты в терминальной стадии онкологических заболеваний, их родственники, люди, пытающиеся отвлечься от страданий и боли на «вечеринке мертвецов» (death party), — герои фильма. Зрителю не уйти от личностного ответа на вопрос о том, есть ли у человека право на самоопределение, вплоть до того, что он сам может выбирать, продолжать ли ему жизнь или оборвать ее. Сторонники эвтаназии исходят из того, что право на жизнь, декларируемое современной цивилизацией, предполагает и право человека самому определять время своей смерти; врачи же обязаны обеспечить больному человеку реализацию этого права. В основу этого аргумента заложено убеждение в ложности представления о том, что жизнь — это высший дар и человек не вправе распоряжаться тем, что ему не принадлежит.