Энн Хэтауэй: Чужая ненависть помогла мне понять, что я живу фальшиво.
Кажется, вся она состоит из удач и свершений. Кажется, «Оскар» и «Золотой глобус» в ее карьере — закономерность… Но для одной роли ей пришлось худеть на четыре размера, а для другой – обриться наголо. Она знала унижения и болезненный разрыв с тем, кого любила, и однажды была на грани ухода из профессии. Так что с Энн Хэтауэй лучше говорить не про то, как живется звезде, а про жизнь женщины, которая стала звездой, идет по своему пути вовсе не как по красной дорожке и скорее в кедах, чем на шпильках.
Может быть, они здесь все французы… Или здесь обычно не продохнешь от лауреатов «Оскара» и «Золотого глобуса»… Или, возможно, это тайный клуб аутистов… Так размышляю я, смотря на Энн Хэтауэй, безмятежно беседующую с двумя официантами посреди зала уютного, по-французски тесного «Кафе Люксембург» на углу Бродвея и 70-й улицы.
Она говорит, что бывает здесь часто, поэтому и назначает тут встречи. Знает официантов, даже уже дружит — из них же многие ее коллеги-актеры, по американской традиции подрабатывающие официантами… Но потом соображаю: а что, если тут никто не обращает внимания на звезду, потому что сама звезда не привлекает к себе такого рода внимания? Потому что ведет себя открыто и без помпы? Ее мысли иногда опережают слова, она широко улыбается, потирает нос, явно не боится повредить макияж. Да его и не наблюдается — зачем он женщине с такими яркими чертами и с кожей, которую в классической литературе принято было называть алебастровой?
Энн Хэтауэй — само естество, чуждое скрытности. Поэтому ей, кажется, можно задать любой вопрос — она не отмолчится и не обидится.
Psychologies: Ваши отношения с публикой довольно драматичны. Появился даже термин «hathahater» («хэт-ненавистник»), и это было едва не массовым явлением в соцсетях. Люди почему-то терпеть вас не могли и сыпали обвинениями: она играет, даже когда благодарит за приз, она откровенно амбициозна. Она была худшей ведущей церемонии за всю историю «Оскара»… Энн, как вы объясняете титул «самой ненавидимой из звезд», до сих пор гуляющий в прессе? Ведь это же не может вас не трогать…
Энн Хэтауэй: Ну конечно, меня это трогало! Я не могла понять, в чем причина агрессии. И, главное, я злилась, что не могу исправиться, потому что не знаю, в чем провинилась! Но самым обидным было то, что весь этот страстный сыр-бор по отрицанию меня разгорелся из-за роли Фантины в «Отверженных». А я ведь так хотела ее сыграть, что полностью измотала режиссера звонками и актерскими домогательствами! Ведь эта роль для меня… ну, настолько личная!
Понимаете, когда мне было 7 лет, мама играла эту самую роль в этом самом мюзикле. Невозможно забыть, как я сидела в зале и вся была там, на сцене, с мамой. Она умирала в той роли, но на сцене она была чьей-то еще мамой, и все это слилось для меня в одно — и гордость, и горе, и солидарность с другой девочкой, которая теряла мать… И к тому же это была последняя мамина роль — сыграв ее, она оставила сцену из-за нас с братьями. Решила посвятить себя детям, мужу. Я хотела восстановить какую-то вселенскую справедливость: теперь я сыграю Фантину, продолжу начатое мамой, это ведь она считала, что мне стоит попробовать стать актрисой… А тогда этого ничто не предвещало!
Кассовый чек
Противоречивое отношение родной для Энн американской публики — на самом деле парадокс. Потому что она безусловный рекордсмен по количеству картин — кассовых фаворитов, в которых снялась к 36 годам. Это были «Как стать принцессой», «Горбатая гора», «Дьявол носит Prada», «Напряги извилины», «Рэйчел выходит замуж», «Алиса в Стране чудес», «Любовь и другие лекарства», «Темный рыцарь: Возрождение легенды», «Отверженные», «Интерстеллар», «Стажер», «Моя девушка — монстр» и «8 подруг Оушена». Это и правда исключительное достижение, что целая чертова дюжина фильмов с участием одной актрисы вышла в топы бокс-офисов, ведь два последних десятилетия для кино были не столь уж кассово-урожайными, поскольку у него как вида досуга появились серьезные конкуренты. У кино, но, как выясняется, не у Хэтауэй.
Почему это? С мамой-то актрисой? И с вашей внешностью?
Слушайте, ну я же из поколения «гранж», я же росла в 1990-е. С двумя братьями — старше и младше меня. Я протестовала, ненавидела себя и одновременно самоутверждалась. Тинейджерский бунт гормонов — депрессии, приступы ярости и ненависти к себе. И вследствие чего — ко всем окружающим. И внешности у меня никакой не было, ну то есть я ее вообще не брала в расчет. Лет до 14 ходила в рубашках Майка, старшего брата, и в «мартенсах». К последнему классу школы посмотрела на себя со стороны и как-то смягчила свой облик — в нем не стало хотя бы зримого протеста против всего сущего.
Потом у мамы появилась эта идея, что, может, мне стать актрисой… и она мне понравилась. Она создала для меня ощущение перспективы, что ли. С тех пор я спокойно отношусь к своему… физическому воплощению. Да и к мнениям о себе тоже. Хотя, конечно, меня ранила та волна агрессии. Но… После нее я стала смотреть на вещи трезвее, проще, прямее, что ли. Я повзрослела. Поняла, что за меня не будут радоваться все без разбора. Мои победы не обязаны вызывать восторг у кого-то, кроме меня, мамы-папы, братьев, лучших друзей и — повезло! — мужа, который просто-таки яростный мой болельщик.
Я вдруг осознала, что публика откровенно выражала симпатию ко мне только в одном случае: я разрыдалась перед камерами, когда моего тогдашнего бойфренда арестовывали за финансовое мошенничество на шесть с половиной миллионов (итальянский бизнесмен Раффаэлло Фолльери был пойман в 2008 году. — Прим. ред.). И больше — никогда… Но главное, тогда, в обстоятельствах «хэт-ненависти», я поняла, что действительно фальшивила: чтобы жить в лучах софитов, мне приходилось притворяться той, кто может жить в лучах софитов. А я не очень к ним приспособлена. И по факту выходит, что слава — не мой стиль.
А что тогда ваш стиль?
Понимаете, я… я человек первой реакции. И, если честно, считаю первую реакцию самой естественной и справедливой. В юности дралась, а теперь могу так сказануть! Не терплю несправедливости и чьего-то стремления унижать.
Я не приспособлена жить под прожекторами, направленными на звезд. Хотя умом-то никогда не понимала этих причитаний коллег: о боже, как мне докучают папарацци! О горе, моя частная жизнь в таблоидах! О ужас — они обсуждают мой лишний килограмм в Facebook! Друзья, вы же выбрали публичную профессию. Неужели не знали, что сделка будет, так сказать, пакетной — вместе с высокими гонорарами вы получите не всегда здоровое внимание к себе? Но когда дело доходит до тебя лично…
У вас есть сын. Вы защищаете его от направленных на вас прожекторов?
Фокус в том, что главный, кто должен быть защищен, — родители. То есть когда ты чувствуешь себя уязвимой, если ты тревожна и неуверенна, это передается и ребенку. Поэтому для меня принципиально: мое спокойствие — залог его благополучия. Я серьезно! Хорошая мать должна быть немного эгоисткой. Когда я это осознала, я стала способна на расположение к людям, на любовь. И к себе тоже.
Но Джонни чуть меньше трех, и насчет постороннего внимания пока все не очень драматично. В будущем, боюсь, нам остается лишь один способ — на самом деле быть нормальными, обычными людьми. Делать вид, что фотографы, вдруг возникающие вокруг него, всего лишь недоразумение, нелепый побочный эффект — это и правда так — нашей известности. Чтобы он рос в здоровой обстановке и человеком с системой координат, не искаженной родительской звездностью. Ха, все желают, чтоб их ребенок был необычным и прожил необыкновенную жизнь. А я, наверное, единственная мать, которая желает своему ребенку быть обычным.
Внутренний голос
Энн не раз говорила, как благодарна маме за то, что она «все детство гоняла ее на уроки вокала». И вовсе не потому, что теперь она профессионально поет, используя это умение в мюзиклах. Но и потому, что ее характерный, низкий грудной голос помогает получать роли, которые она ценит едва не больше экранных, — роли за кадром, в анимационных фильмах.
Хэтауэй озвучивала героиню-попугаиху в двух фильмах «Рио», несколько ролей в культовых «Гриффинах», главную роль в «Правдивой истории Красной Шапки» и даже получила «Эмми» за голос героини в одной из серий эпохальных «Симпсонов».
Кадр из мультфильма «Правдивая история Красной Шапки»Ваш муж Адам Шульман был актером. Но после женитьбы занялся ювелирным дизайном. Это чтобы избежать конкуренции в семье?
А вы видели его работы? Видели кулон, «удерживающий свет»? Он так и называется — Lightkeeper. Кулон в виде лампочки, с золотым цоколем, а внутри, в стеклянной колбе, яркие камешки. И переливаются так, будто и правда в них сосредоточены свет и радуга. Когда Адам подарил мне его, самый первый экземпляр, мне открылось — он действительно не только актер, но и художник. И неизвестно, кто из этих двоих в нем сильнее!
Да Адаму и в голову бы не пришла идея конкурировать. Он осознает свою значимость. И поэтому он щедрый и не способен завидовать.
История с вашим предыдущим партнером действительно была громкой и стоила вам слез на публике. Сложно было потом построить новые отношения?
Знаете, Раффаэлло был осужден вполне справедливо. Но развел нас вовсе не этот факт, хотя, конечно, обыск и использование моего личного дневника как улики — опыт неприятный. Нас развело другое.
Когда мы познакомились, мне был 21 год. Я влюбилась совершенно фатально. У родителей не было «старых денег», только то, что папа зарабатывал как юрист. Мы жили в Нью-Джерси, как принято у небогатых нью-йоркских семей с детьми. А тут страсть, богатство возлюбленного, лофт в манхэттенской «Трамп Тауэр»… повара для моей собаки! И мой первый успех. Это был переезд не из Нью-Джерси на Манхэттен, а из реальности в сказку.
Но потом, за год до скандала с отмыванием денег, как-то незаметно отношения начали разлаживаться. Появились слухи о моделях, с которыми видели Раффаэлло, пока я была на съемках. И оказалось, что у нас разные позиции в отношении всего. Ожесточенные споры. И мне будто открылось: нам не по пути. Отношения становились нездоровыми, воспаленными. Светскость, подарки — все это продолжалось. Но кончились дары. Я воспринимаю любовь как дар, нечто, что сваливается ниоткуда и делает тебя счастливым. И вот этих даров больше не было. Ни для него, ни для меня.
А тут расследование, ФБР в квартире, мой дневник конфискован… И я ушла. В никуда. Если бы не мои, не братья с родителями, не знаю, что бы со мной тогда было. А тут еще Трамп, ныне наш президент, высказался на мой счет. Он любит высказаться по поводам, не имеющим к нему отношения. Так было и тогда: мол, я, ветреная особа, бросила хорошего парня, попавшего в переделку. Но я бы за него и без этого не голосовала.
Ну а потом довольно скоро я познакомилась с Адамом. Но была уверена, что у него есть подруга. Слава богу, скоро выяснилось, что он тоже думал обо мне и что мы друг для друга свободны. И теперь мне, например, свобода не нужна. Мне очень нужен мой муж. Наши отношения изменили меня. Я стала доверчивой, и мне это нравится.
А муж-дизайнер — фактор, влияющий на ваши вкусы? На вкусы той, кто пережил гранж, «мартенсы» и рубашки брата?
По-своему да. По натуре я почти дауншифтер. Адам же считает, что два года ходить в одних и тех же джинсах — дурной тон. И в то же время в каких-то ситуациях он обыкновенный мужчина. Вот за месяц до того «Оскара», когда я номинировалась за «Отверженных», я нашла потрясающее платье. Оно переливалось, я в нем будто излучала радугу… Однако я отложила решение вопроса ближе к церемонии. А за два дня до нее мне позвонила ассистент чуть не в слезах: платье кем-то зарезервировано на тот же «Оскар»!
Я бросилась к Валентино, он мой друг и, конечно, выручил. И пошла на репетицию церемонии в его платье. А там Аманда Сайфрид, она тоже снималась в «Отверженных», в таком же наряде, только сиреневом — от Александра Маккуина. Представьте, два разных дизайнера! Теперь уже я была чуть не в слезах: меня и так все соцсети и таблоиды ненавидят, а тут еще и платья нет!
Но утром, в день церемонии, мне доставили чудо от Prada — бледно-розовое, минималистское. Оно будто выражало мою растерянность, непонимание той ненависти, которой дышало все вокруг. Я долго смотрела на себя в зеркало, Адам заглянул в комнату и, как терпеливый родитель, сказал: «Энни, «красная дорожка» вот-вот закончится!»… Адам, как и большинство мужчин, не учитывает, что для женщин одежда — вопрос самовыражения, послание миру. А это именно так. И это я вам как дауншифтер говорю.
Три любимые книги Энн Хэтауэй
«Мастер и Маргарита» Булгакова
«Мне было 12, — вспоминает Энн. — Я увидела обложку, внизу на ней: «Перевод Мирры Гинзбург». Она была собирательницей сказок, ее я читала маленькой. Поэтому и взяла ту книгу в школьной библиотеке. «Мастер и Маргарита» Булгакова! Фэнтези: говорящий кот, литераторы из специального дома для литераторов в стране, из которой Горбачев… Я из католической семьи и много знала про Христа, но Иешуа… В общем, я жду экранизации! Нет, в кино получиться не может — только в анимации. И тогда я настою, чтобы мне дали озвучивать Геллу!»
«Таинственный сад» Фрэнсис Бернетт
«Странно, но девчоночий роман «Таинственный сад» Фрэнсис Бернетт я прочла, наоборот, уже слишком взрослой для такой книги — лет в 15, — признается Хэтауэй. — Наверное, мама или папа подсунули в мой сложный подростковый период. Нелюдимая и обиженная жизнью героиня, девочка Мэри, находит в поместье дяди, куда ее привезли из Индии после смерти родителей, запущенный сад. И начинает преображать его вместе с новыми друзьями. И преображается сама. Возможно, мне удалось найти свой путь именно благодаря этой книге».
«Просто детях» Патти Смит
«Но это не мемуары! — спорит с невидимым оппонентом Энн о «Просто детях» Патти Смит, книге, написанной музыкантом и певицей о времени своего партнерства и дружбы с великим фотохудожником Робертом Мэпплторпом. — Это портрет эпохи и поколения, как его видит и понимает сверстница и свидетельница! И я не уверена, что о нашем времени и моем поколении можно будет написать что-то столь же содержательное. Те люди вообще не думали о материальном, их интересовали идеи! Вы думаете, я идеализирую их?» Мы думаем, да.
http://www.psychologies.ru