Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, Ингеборга Дапкунайте, Ксения Раппопорт и Игорь Верник о важном.
Мы предложили героям спектакля «Иранская конференция» выступить на воображаемом симпозиуме Harper’s Bazaar с докладом о том, что для них по‑настоящему важно сегодня.
О личности и творчестве (а на самом деле о цензуре)
«Новое разрушает — поэтому все изобретатели сначала караются и только потом поощряются. Я вот кнопочную Nokia поменял на смартфон всего года три назад: Кирилл Серебренников все время смеялся, потому что хотел прислать мне какие-то фотографии. Художник — это прежде всего высказывание. Высказывание, если оно честное, всегда может кому-то не понравиться. И вот тут важно понимать, что ты можешь просто куда-то не ходить, чтобы себя не поранить. Запреты не работают: искусство спускается в подполье и развивается андеграундным путем. Однако любая свобода заканчивается там, где рушатся границы другого человека. Моего героя в «Иранской конференции», священника, увольняют за то, что он не разрешил рок-группе сыграть в храме. Он говорит: «Я до сих пор считаю и буду считать, несмотря на репрессии, что в церкви нужно молиться. А концерт надо исполнять там, где следует это делать». И его я тоже могу понять. Да, речь его традиционна: он говорит, что сахар — сладкий, а каждая вещь имеет свое предназначение. С другой стороны, он говорит о важном: чтобы идти дальше, нужно хорошо изучить основы, традиции. И в этом смысле я согласен со своим героем».
О свободе
«Никакое творчество невозможно без свободы — но нужно, конечно, понимать, что она такое. Ты не свободен в своей жизни, потому что у тебя все отдано театру, кино, книге, которую ты пишешь. Но при этом у тебя есть другая свобода. На самом деле для творчества вполне достаточно свобод, прописанных законом: свобода выражения, свобода слова, свобода личного выбора. Государство во все времена пыталось ограничить свободных художников, потому что людьми, которые не имеют собственной точки зрения, которые не могут ее отстоять, которые не несут за себя никакой ответственности, намного проще управлять. Единственное противоядие в такой ситуации — просвещение, больше никакого нет. Надо говорить, объяснять, разубеждать. Да, это займет много времени, но это дело, которым мы должны заниматься. Я вот пытаюсь убеждать людей с помощью спектаклей, в которых участвую: выбираю материал, где есть важные болевые точки. Свобода — главная тема героини, которую я играю в «Конференции», иранской поэтессы. Любовь — это всегда ограничение твоей личной свободы. В тот момент, когда у меня родился ребенок, я перестала быть совсем свободной. И это ограничение не временные рамки, а ощущение ответственности. В монологе моей героини это очень четко показано. Ты наполняешься любовью, и она вытесняет какую-то прежнюю свободу».
О вдохновении
«Мне всегда было интересно: идет откуда-то сверху или, наоборот, полностью зависит от тебя самого? Чем больше углубляешься в работу, тем больше она вдохновляет. В актерстве это вообще неизбежно. Если играешь роль — она должна нравиться. Я не говорю, что должна полюбить своего героя, но я живу вместе с ним, и вопроса «люблю / не люблю» как будто уже не существует. Мы просто сливаемся в единое целое. Хочется надеяться, что этот процесс связан с чем-то еще помимо актерской техники».
О помощи
«И все же не было в моей жизни случая, чтобы люди отказывались хоть чем-то помочь, если видели, что это в их силах. Помогать не тяжело — наоборот, от этого легче. Ты не просто сострадаешь, когда видишь, что кому-то плохо, — ты можешь предпринять конкретные действия, сделать ужасную ситуацию менее ужасной. Раньше это было как истерический припадок: ты узнал что-то, тебе стало больно, ты бросился помогать, очень эмоционально, но не всегда продуктивно. Теперь «припадочность» уступила место системности. Если работает команда, кто-то имеет право опустить руки, но этого никогда не сделают все одновременно: пока один сидит обессиленный, другие стоят, и они поднимут тебя. Заразительнее всего — личный пример. Прочтите
замечательную книгу Чулпан Хаматовой и Кати Гордеевой «Время колоть лед». Мне даже интересно было бы провести статистическое исследование: сколько людей после ее прочтения пойдут работать в системную благотворительность. Уверена, что много. Помогать — это заразительно и естественно. Помогать кому-то и видеть результаты своих трудов — в этом ведь есть определенный эгоизм: ты получаешь от этого удовольствие. Делаешь свое существование чуть более осмысленным».
Об отцах и детях
«Мир развивается динамично. Информация обрушивается на нас в таком количестве и так стремительно, что это, конечно, меняет сознание и отменяет стереотипы. Молодежь с ее максимализмом наивна, но только бунтари, как известно, меняют мир. Однако дико и нелепо делать вид, что ничего не придумано до нас. Я говорю это как отец, который, к счастью, до сих пор может называть себя сыном: мой папа живет со мной, мы каждый день в диалоге, и у меня самого растет сын — я как бы нахожусь посередине. И мы все очень близки. Мне искренне интересна жизнь сына — и это не интерес энтомолога с лупой, — а ему интересно то, что делаю я и мои друзья; мы можем сидеть все ночи напролет и разговаривать, обмениваться впечатлениями. Он, к примеру, может прочитать мне свои только что написанные стихи, а я ему — свои. И у меня с моим папой такие же отношения. Единственный способ диалога отцов с детьми — пытаться изо всех сил оставаться внутри времени, слышать время и чувствовать его. В детстве родители заставляли меня играть на фортепиано. Прошло время — и я усадил сына за инструмент тоже против его воли. Сейчас я благодарен родителям за это, как и мой сын благодарен мне. Диалог поколений — это как игра на пианино: невозможно играть только на белых или черных клавишах. Они должны звучать вместе».
