Ингмар Бергман. Пустота — это зеркало, обращенное в твою сторону.

1956

Ингмар Бергман по-прежнему живет с Биби Андерссон в Мальме. Для него это невероятно плодотворное время. Только для Радиотеатра он ставит за этот год четыре пьесы, а на сцене Городского театра Мальмё среди прочих спектаклей идет «Эрик XIV» Августа Стриндберга и только что написанная «Кошка на раскаленной крыше» Теннесси Уильямса.

Записи этого времени носят отрывочный характер, Бергман пишет в минуты коротких передышек. Все заметки этого года датируются весенними месяцами. В большинстве случаев это размышления о «Седьмой печати». В основу этого фильма легла учебная пьеса, которую Ингмар Бергман написал для студентов Городского театра Мальме — «Роспись по дереву». Сценарий был написан очень быстро, фильм снимали летом, премьера намечена на январь следующего года. В пьесе «Роспись по дереву» Смерть не является одним из персонажей драмы, тогда как в «Седьмой печати» образ смерти уже становится полноправным участником событий. Эта рабочая тетрадь отчасти дает ответ на вопрос, почему так получилось. Здесь же мы находим сомнения в собственном творчестве, например, когда режиссер размышляет о том, почему предыдущий фильм «Улыбки летней ночи» подвергся столь сокрушительной критике. (Картину действительно приняли плохо. Критическая заметка, на которую жалуется Бергман, это статья Стига Альгрена, в которой тот описывает картину как «пивной юмор, но в бутылке из-под шампанского».)

5.4.56

Раз Рыцарь узнает, что он умрет на следующий день, точнее, как только Смерть обыграет его в шахматы, это говорит только об одном. Смерть ищет контакта с людьми. Смерть дает ему убийственную характеристику, и теперь он делает, что может. Общаться с ним приходится Йонсу, Йофу и прежде всего Мие. На пути перед ним беспрерывно мелькает лицо смерти, это пугает и манит его.

Смерть обращается к Рыцарю: Моя власть абсолютна. Ты видишь, как я забираю людей и задуваю их, как горящие свечи. Никому не уйти, видишь — я здесь, чтобы убивать.

Рыцарь: Отец, позволь мне исповедаться, я хочу быть с тобой откровенным, но сердце мое пусто и объято страхом. Возможно, мне не хватит слов, ведь я не привык вести разговор о подобных вещах.

Смерть: Говори, сын мой, я выслушаю тебя и, может быть, смогу дать тебе совет.

Рыцарь: Ты знаешь, что я боюсь пустоты, безутешности и неподвижности. Мне невыносима тишина и одиночество.

Смерть: Пустота — это зеркало, обращенное в твою сторону. Ты видишь себя, тебе становится противно. Это естественно.

Рыцарь: Раньше я был довольно равнодушен к людям и их бедам. Теперь все изменилось. Но я не могу ничего с этим поделать. Из-за моего эгоизма и невероятного безразличия я оказался вытеснен из их общества. Я живу в своем мире, в котором есть место лишь моим разгоряченным мыслям и фантазиям. Когда долго так живешь, начинаешь чувствовать себя изнуренным.

Смерть: Я знаю. Время от времени тебя посещают мысли о самоубийстве, но ты так и не захотел или не решился.

Рыцарь: На самом деле решился. Один раз. Мы ехали верхом по горной дороге, и я вдруг направил коня в сторону,к обрыву. Он встал на дыбы и рухнул, я свалился и угодил в заросли кактусов, а мой оруженосец ехидно усмехался.

Смерть: Скорее всего, ты не хотел умереть.

Рыцарь: Хотел. Мне всегда казалось, что Смерть освободит и спасет меня от насмешек жизни.

Смерть: Ты лукавишь. Жизнь для тебя — неиссякаемый источник удивления, новых открытий.

Рыцарь: Как этот крестовый поход.

Смерть: Да, это печальная история.

Рыцарь: Мы только что вернулись со Святой Земли, где провели десять невыносимых лет. Я думал, Бог создал меня для чего-то великого или удивительного.

Смерть: У людей всегда столько мнений по поводу того, чего хочет Бог.

Рыцарь: Да, все это так сложно. Но как нам быть, если он не дает нам явных знаков. Все его послания так неопределенны и размыты.

Смерть (откашливается и замолкает).

Рыцарь: Ну вот, ты не отвечаешь, и правильно делаешь.

Смерть: Чего ты требуешь от меня?

Рыцарь: Ясности. Ответа. Мне нужно знать. Разве это так уж невероятно — увидеть Бога своими глазами, познать его при помощи своих чувств. К чему скрываться за облаком полунамеков, расплывчатых обещаний и не зримых никем чудес? Как нам поверить в верующих, если мы не верим сами? Что станет с нами, с теми, кто желает поверить, но не может? И что будет с тем, кто не хочет и не может верить. И ответь мне еще вот на какой вопрос — почему я не могу убить Бога внутри себя. Почему он продолжает жить и причинять мне боль, как бы я ни проклинал его, как бы ни пытался вытеснить его из моих мыслей. Почему он остается дразнящей и ускользающей действительностью, от которой мне не избавиться.

Можешь ли ты дать мне ответ. Вся эта расползающаяся неясность, вся эта невероятность и необъяснимость. Я требую знания. Не веры. Не предположений, а ясных слов с четким значением. Я хочу, чтобы Бог протянул мне руку, открыл свое лицо, заговорил со мной.

Смерть: Но он молчит.

Рыцарь: Он не просто молчит. Он отвернулся от меня. Я зову его в темноте, но кажется, что никого там нет.

Смерть: Возможно, там действительно никого нет.

Рыцарь: Тогда как жить. Ни один человек не сможет жить, видя впереди Смерть и зная, что все тщетно.

Смерть: Тогда есть только один путь.

Рыцарь: Какой.

Смерть: Сделать страх своим идолом. Потом ты будешь падать ниц и поклоняться ему, называя его Богом, воскресением или бессмертием души. Другого выхода я не вижу.

Рыцарь: Сегодня утром меня посетила Смерть. Я получил отсрочку в несколько часов, играю в шахматы со Смертью. В этот срок я могу успеть выполнить какое-нибудь важное дело.

Смерть: Что можно успеть?

Рыцарь: Не знаю. В этом весь ужас. Вся моя жизнь была одной сплошной бессмыслицей, погоней, перемещением в пространстве, словами без связи и значения. Теперь я это вижу. Поэтому я хочу совершить хотя бы один поступок, в котором есть, по крайней мере, какой-нибудь смысл, будь то знак божий, его улыбка или одобряющий кивок в мою сторону.

Смерть: И поэтому ты играешь в шахматы со Смертью.

Рыцарь: И сдерживаю соперника, используя все известные мне уловки и трюки. Он ужасно силен, но пока не вынудил меня отдать ни одной фигуры.

Смерть: Недурно.

Рыцарь: Возможно, Смерть победит, я знаю. Но у меня есть несколько часов.

Смерть: Разве можно перехитрить Смерть.

Рыцарь: Я выстраиваю комбинацию из слонов и коней. Соперник не замечает, что следующим ходом я разорву его левый фланг. Он лишится трех пешек.

Смерть: Интересно было узнать, я постараюсь запомнить.

Внезапно за решеткой исповедальни мелькает лицо. Это лик Смерти, череп с пустыми глазницами, выражающий насмешку.

Рыцарь жутко напуган, но и взбешен. Он хватается за прутья решетки и трясет ее.

Рыцарь: Обманщик, тебе удалось меня провести, но я все равно найду выход.

Лик Смерти исчезает в темноте…

Так Рыцарь общается со Смертью на протяжении всего фильма, они играют друг с другом в шахматы.

Думаю, еще нужна Ведьма. По-моему, это очень важно.

Вся эта история вписывается в канву «Росписи по дереву». Наша пьеса изображена на стене одной церкви в Южном Смоланде.

Ночь не принесла прохлады, а на рассвете солнце возвестило свой приход жарким дуновением ветра над бесцветным морем.

Рыцарь Антониус Блок лежит ничком на еловых ветках, расстеленных на мелком песке. Глаза его полузакрыты от недостатка сна.

А Йонс спит крепким сном оруженосца, громко храпя. Где упал, там и уснул: на лесной опушке среди гальки и жиденьких сосенок, рот его открыт навстречу рассвету,страшный храп напоминает звуки нижних кругов ада. Лошади просыпаются от резкого порыва ветра. Тянут измученные жаждой морды к морю. Они худы и измождены, как и их хозяева.

Рыцарь проснулся и зашел в море там, где мелко, ополоснуть обожженное солнцем лицо и смочить потрескавшиеся губы.

Йонс оборачивается в сторону леса, в темноту, стонет во сне, с силой рвет на себе коротко подстриженные волосы. Сквозь грязь на его голове виден шрам, идущий наискосок вверх к черепу от правого глаза.

Рыцарь возвращается и падает на колени. С закрытыми глазами, наморщив лоб, совершает он свою привычную утреннюю молитву. Ладони крепко сжаты, губы шепчут не различимые на слух слова. Он открывает глаза и смотрит прямо на солнце — зловещий кроваво-красный шар, вываливающийся из глубокой дымки, словно распухшая умирающая рыба.

Небо серо и неподвижно, как свинцовый колпак. Молчаливое темное облако у горизонта на западе.

Высоко-высоко, так что и не разглядеть, парит морская чайка на неподвижных крыльях. Ее крик звучит враждебно и тревожно.

Крупный серый конь Рыцаря поднимает голову и ржет. Рыцарь оборачивается.

За его спиной стоит мужчина в черном, лицо его бледно,руки спрятаны в широких складках плаща.

Рыцарь: Кто ты?

Смерть: Смерть.

Рыцарь: Ты пришел за мной. Я не хочу умирать. Только не сейчас.

Смерть: Я давно уже следую за тобой по пятам, с интересом наблюдаю за тобой.

Рыцарь: Я знаю.

Смерть: Ты готов.

Рыцарь: Нет, не готов.

Рыцарь с ужасом смотрит на Смерть. Слышен беспокойный крик чайки.

Смерть: Тот, кто ощущает лишь безразличие и внутреннюю пустоту, не должен бояться умереть.

Рыцарь: Это телу моему страшно, а сам я не боюсь.

Смерть: Чепуха. Я вижу, что ты боишься. И стыдиться тут нечего.

Важно! Если Рыцарь вот-вот умрет и знает, что это его последние часы, за которые к тому же придется побороться, он должен внезапно открыть для себя непередаваемую красоту жизни — ту красоту, которой поделилась с ним Миа во время их пасторальной сцены. Я думаю, Йоф тоже должен там присутствовать, чтобы они разделили с ним хлеб и вино. Чтобы они были все вместе, чтобы Йоф видел их.

Это — главное и непоколебимое убеждение. Жизнь — богатство.

Жизнь — это богатство! Что за бездонная банальность! Что ж, тогда придумай что-нибудь получше. Если сможешь. Попытайся написать сценарий к этому фильму таким образом, чтобы он согласовывался с твоим опытом, но при этом — с новыми мерзостями. Попробуй!

8.4.56

Сегодня я попытался отдохнуть, отбросив на время тот тяжкий груз, который взвалил на себя, и отчасти это мне удалось, хотя, по правде говоря, не полностью. Пока еще сцены не перетекают плавно одна в другую, много непонятного и запутанного (да почти всё!). Однако моя решимость осуществить этот проект, несмотря ни на что, крепнет с каждым днем. Вероятно, потому, что именно этого от меня и ожидают, но также потому, что я сам ожидаю этого от себя. Должен признать, через не могу, черт побери.

Что добавилось:

Пасторальная сцена: Йоф выходит утром на лужайку и упражняется в своем мастерстве, не важно, в каком именно. Тут он замечает что-то, чего мы не видим, но слышен шелест листьев, и лицо Йофа озаряется радостью, он падает на землю, но это неважно, птица поет так необычайно красиво, что у него выступают слезы на глазах, он говорит что-то, но так тихо и невнятно, что не разобрать, и тут озарение гаснет, он бросается внутрь, будит Мию, свою жену, она беззлобно ворчит на него. Скат начинает ругаться, и они выходят позавтракать на полянку. Он хочет прочесть ей стихотворение, но она засыпает, и сын тоже. Скат жалуется на роли, что достались ему в спектакле, который они собираются показать. Надевает маску Смерти, пока они обсуждают спектакль. А когда успокаиваются, Мия говорит, что любит его,что ей тепло, мягко и уютно, что все хорошо. Что лучше жизни не придумать. В сумерках, в ходе беседы с Рыцарем, они едят землянику на длинных стебельках, с ними два котенка.

Позднее Смерть убьет котят, так как Рыцарь начнет сомневаться в том, что перед ним действительно Смерть!

Разговор между Рыцарем — Йофом — Мией (а Йонс слушает, лежа на спине): Рыцарь рассказывает о чудесном дне, который он провел со своей женой. Лучший день в их жизни. Это Рыцарь отвлечет Смерть и даст тем самым возможность Йофу и Мие спастись. Смерть говорит: Я удаляюсь, но на рассвете мы встретимся вновь, и тогда ты не узнаешь меня.

9.4.56

С каждым днем картина все больше проясняется. Во всяком случае, главные муки с сюжетом позади, и это прекрасно.

Насчет Раваля. Его порежет ножом Йонс, когда Раваль начнет мучить Йофа в трактире. Йонс вырежет ему крест на лице, чтобы узнать его потом.

Вот бы сделать полновесную сильную сцену в трактире. По-настоящему средневековую. Которая контрастировала бы со вселенским спокойствием моря в следующей красивой сцене с Йофом — Мией — Антониусом, ее я буду изо всех сил стараться сделать настолько прекрасной, насколько это возможно!

Трактир. Вот что происходит в трактире. Кузнец жалуется Йофу, а потом говорит, какая же у него все-таки красивая жена.

Он мечтает о ней. Йофа замечают, и ему приходится танцевать. Раваль втыкает нож в стол прямо перед Йофом, а тот делает чрезвычайно удивленное лицо, когда понимает, что все это всерьез. Его заставляют служить «черную мессу». Все это выглядит омерзительно. Плача, он опускается на колени. Ему приходится читать «Отче наш» задом наперед. Петь литанию. Его слегка подпалили…

Когда Йоф выходит из трактира, Раваль расправляется с Йонсом, нанося ему порезы на лице.

Раваль в лесу.

Раваль заразился чумой. Он озлоблен и разъярен, ему страшно умирать. Мы становимся свидетелями его смерти, практически видим, как за ним приходит дьявол и забирает его. Он боится, молит о помощи. Его голос доносится из темноты. Он бредет за ними всю дорогу. Просит о милости. Они просыпаются. Его голос все время слышно сквозь бурелом. Иногда показывается его фигура. Все это ужасно. Он пропадает из виду. Просит воды, молит, чтобы его убили, чтобы не оставляли одного.

(Все это время Смерть играет в шахматы с Рыцарем, тайком переставляет фигуры).

Можно начать с Рыцаря и Смерти. Смерть произносит: Сейчас увидишь. Узри мое творение, но сохраняй спокойствие.

После этой сцены можно пустить Песнь Марии — это будет очень кстати сейчас, когда все сидят поникшие и подавленные. Смерть говорит Рыцарю: Эти трое спасутся. Вели им пойти другой дорогой, через лес и холмы. В следующий раз, когда мы встретимся, я предстану Ангелом смерти — ты не узнаешь меня тогда — и я буду ужасен.

Грядет Судный день.

11.4.56

Смерть произносит: Да будет тебе известно, я не разглашаю своих тайн. Просто выпотрошу тебя, и делу конец.

Рыцарь: Значит, есть нечто большее.

Смерть: Я этого не говорил. И мне это неведомо. Я всего лишь чистильщик.

Рыцарь: Ты ничего не знаешь.

Смерть: Если бы я что-то знал, не звался бы Смертью.

Рыцарь, обращаясь к Йофу и Мие: Я буду помнить эту минуту. Тишь, сумерки, землянику на длинном стебельке,и ваши лица в вечернем свете, и спящего на коленях у Мии Микаэля. Я постараюсь запомнить и то, о чем мы говорили. Я буду вспоминать об этом снова и снова. И пронесу свое воспоминание в ладонях так бережно, будто это маленькая свеча на ветру, которая ни в коем случае не должна погаснуть. И возможно, когда-нибудь я пойму, что эта свечка зажглась от другой свечи, большой и необычайно яркой. И это будет мне верным знаком, надеждой и утешением.

Он встает и отходит.

Все продвигается довольно складно и получается неплохо, но я не могу допустить, чтобы хоть какая-нибудь деталь оказалась не выверена до конца. На данный момент мне кажется, что разговор между Рыцарем и Смертью пока не доведен до совершенства, но со временем все само разрешится, как это обычно бывает.

Пасторальная сцена

Рыцарь: И не страшно вам, неужели вы не находите свое положение безнадежным.

Йоф: Я вас не понимаю. Разумеется, бывает, впроголодь живем, и для таких людей, как мы, многое кажется затруднительным, но мы принимаем жизнь такой, какой она дана.

Рыцарь: Такой, какой она дана.

Йоф: Видите ли, все люди изначально добры. Но они боятся, и из страха ожесточаются и мучают друг друга.

Рыцарь: Так всегда говорят.

Миа: День за днем катится, и каждый новый день похож напредыдущий. В этом нет ничего удивительного. Летом, конечно, лучше, чем зимой, летом мерзнуть не приходится. А всего лучше, понятно, весна. Весна — это пора больших надежд.

Йоф: Я стих про весну сочинил. Хотите послушать?

Миа: Не надо, Йоф, нашим гостям твои стихи ни к чему.

Йоф: Если ударишься, то плачешь, так уж жизнь устроена.

Миа: Ты слишком много тревожишься. Разве нельзя просто успокоиться и дать событиям развиваться своим чередом? Тебе стало бы легче самому.

Йоф: Но, знаешь ли, надо уметь посмеяться над собой.

Миа: О, тебя в этом деле мастером не назовешь.

Йоф: Можем посмеяться вместе.

Миа: Да, вдвоем все легче, что и не говори. А у вас никого нет?

Рыцарь: Была.

Миа: Жена?

Рыцарь: Да.

Миа: Почему вы оставили ее.

Рыцарь: Крестовый поход.

Миа: А я бы так никогда… простите.

Рыцарь: Я думал, этого хочет Бог.

Миа: И где теперь ваша жена.

Рыцарь: Не знаю.

Миа: А вы тоскуете по ней.

Рыцарь: Да. Все последнее время я думаю о ней каждую минуту. Мне так нужно вернуться домой, и…

Миа: Вы так серьезно все это говорите, что не по себе становится. Вы любили ее?

Рыцарь: Да. Мы вместе веселились и много смеялись. Я воспевал ее глаза, ее нос, ее несравненные маленькие ушки. Мы вместе охотились, а по вечерам пировали и танцевали.

Миа: Ох, лучше бы вы оставались с ней.

Йоф: Кто сказал, что мы непременно должны терзать себя упреками и бесплотными стремлениями, которые ни к чему не ведут.

Миа: Мне этого не понять.

Рыцарь: Знаю. Вы считаете меня безумцем.

Миа (участливо): Еще земляники хотите?

Рыцарь: Вот объясните мне, почему я должен делать то, чего не хочу. Почему лучше принуждать себя, жертвовать собой, и почему необходимо к этому стремиться.

Миа: Это вы о несчастных самобичевателях. И об Иисусе на кресте.

Рыцарь: Почему мы должны всегда страдать. Плакать, разлучаться, причинять себе боль?

Миа: Лучше быть деревом или животным.

Рыцарь: Да, у нас столько вопросов.

Миа: Думаете, мы получим ответ?

Рыцарь: Думаю, нет.

Миа: Тогда незачем и спрашивать.

(Вот так. Иногда, перечитывая сценарий и оказавшись лицом к лицу с сюжетом в его первоначальном варианте и словесном обличии, я застываю, охваченный отвращением. И смущением. Все это так неуклюже, так по-детски. Как будто я пытаюсь нарисовать дом, и получается примитивный домик, как рисуют дети. Как же я ненавижу этот сюжет, почти физически ненавижу, каким же смешными бессмысленным он мне кажется: ни красоты, ни глубины).

Рыцарь: Все, что я говорю, делается вдруг бессмысленно и пусто, когда я сижу тут с вами, согреваясь вашим теплом. Все это становится неважно. Быть может, только перед лицом смерти… Нет, постойте. Смерти мне не избежать. Не избежать ее и вам. И никому. Но мысль о смерти обостряет наше восприятие жизни, делает все вокруг красивее, лучше, больше. Это старая истина.

Миа: А я вот не желаю думать о том, что умру, и это не мешает мне испытывать радость.

13.4.56

Сегодня откладываю работу. Не успеваю даже подумать, хочется ли мне продолжать. Пасторальная сцена.

SF (Svensk Filmindustri — шведская кинокомпания (прим. пер.) всего боится. Х. М. пытается подорвать мое доверие к Nordisk Tonefilm. Это у него плохо получается. Но определенными ресурсами и ловкостью в том, чтобы внушить чувство омерзения, они определенно обладают.

16.4.56

Сегодня вечером сижу в своей квартире в Мальмё. Хорошо. Время принятия решений и радости от работы.

Думаю, мне следует дописать то, что я задумал, несмотря на страх и прочие обстоятельства. (Чем сильнее усталость, тем больше внешних обстоятельств, которые необходимо принять во внимание, в конце концов, просто не знаешь, куда податься)!

Девушка и Ведьма могут быть одним и тем же персонажем, потрясающая комбинация — но тогда в начале ей лучше молчать, а потом проявить себя в какой-нибудь драматичный момент. Это будет естественно.

Из глубины взываю к тебе, Господи. Господи, услышь голос мой, да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих.

Господи, сердце мое не стремится к высокому, и глаза мои не видят возвышенного, я не касаюсь сложных и тонких материй, они слишком сложны для меня.

Нет, я успокоил и смирил душу мою, подобную отлученному от груди ребенку, покоящемуся в объятьях матери, да, моя душа во мне — как отлученное от груди дитя.

24.4.56

Я вновь попытался приблизиться к концу этой истории, это было чертовски тяжело. Вчера последние куски мозаики легли на свои места, посмотрим, что получится.

25.4.56

Раздумья. Собираюсь в Канны с «Улыбками летней ночи», чувствую себя подавленным, очень волнуюсь. Сегодня прочел статью Стига Альгрена в Vecko-Journalen, где он просто разгромил меня. Иногда я ощущаю страшную усталость и ничего не понимаю. Неужели я такой никудышный писатель. Чего мне не хватает. Я знаю, что у меня трудности с сюжетом, ничто не дается мне даром, но что я делаю не так, чем заслужил такую жестокую критику. Ведь все, что я пишу, является основой для фильма или спектакля, у меня никогда и в мыслях не было издать это в виде книги (ну ладно, иногда я все же мечтаю об этом!). Знаю, для этого у меня нет никаких способностей, моя сила — в сценическом диалоге, точно так же, как сила поэта — в его особом даровании. Все это я знаю и понимаю. Многое из того, что я делаю, кажется мне нескладным, неверным и уводящим в сторону от задуманного смысла, но я всегда ищу жизнь, сценарий должен быть живым в каждую секунду, а когда я сталкиваюсь с такой критикой, на меня накатывает страшная усталость и неуверенность.

Я не жалею себя (ну, может быть чуть-чуть!), но мне становится на удивление стыдно и не по себе: я начинаю задаваться вопросом, что я на самом деле делаю такого, что вызывает у этих людей такой гнев.

Я знаю, что мне не хватает ясности, и понимаю, насколько пренебрежительно отношусь к своим взглядам и к своей вере, которая, по сути, существует, лишь когда я о ней говорю. Душе моей присуща некая ранимость, некая неуспокоенность, с которой мне приходится постоянно бороться и которая безумно раздражает меня. Мне бы хотелось стать настоящим профессионалом, мастером своего дела, добиться признания (ну, это не обязательно), я хотел бы сесть, успокоиться и подумать: Каковы мои взгляды. Во что я верю. Чего мне на самом деле надо. Куда мне двигаться дальше. Мне не помогают похвалы (которыми я жадно упиваюсь), но не поможет мне и вся эта отвратительная критика, парализующая и утомляющая меня.

Если бы я только мог махнуть на все рукой (на самом деле я так и делаю, или нет!), если бы мне удалось научиться ощущать безоблачную радость от того, чем я занимаюсь, от созидания, а также от того, что работа спорится. Мне хочется найти верный тон, простой и свободный, понятный всем (Действительно ли я этого хочу!?) Побольше бы веры в себя, чтобы не впадать в такую зависимость от чужого мнения и не быть столь падким на похвалы.

Все, хватит самоанализа. Тем более что пользы в нем особой нет. Я написал открытку Стигу Альгрену, но порвал ее. (И еще одну, Улофу Лагеркранцу, но и ту разорвал — так-то лучше). Пойду посплю, а потом придет Биби, и жизнь наладится. Завтра продолжим работу над «Росписью по дереву».

Обобщение

Какой будет сцена с Художником по дереву. Треугольник можно с тем же успехом сократить. Сватовство Ската к Лизе — хорошо бы добавить реплик. Конец неплохой, но, по-моему, получилось несколько сжато. Песнь Марии попробуем перенести в Пасторальную сцену.

Если бы только у меня было с кем поговорить, посоветоваться. Теперь я понимаю, в чем проблема: я воспринимаю все в образах и ситуациях, которые я пытаюсь перенести в сценарий, выразить словами, чтобы затем вновь воссоздать в фильме.

20.5.56

Прошло немало времени. Я съездил в Канны, отдал сценарий Дюмлингу, который, в свою очередь, дал его почитать разным людям, и благодаря им текст вновь обрел собственную, неповторимую жизнь, это так удивительно — или каждый читающий вдохнул в него свою жизнь? — во всяком случае, он уже не кажется мне таким безнадежно мертвым,как на момент окончания работы в начале месяца.

Приятное ощущение.

Все те, кто прочитал сценарий, оценили его, и это, безусловно, облегчение для меня. Если верить всем этим людям, получается, что я пророк, объединивший восток и запад, и что я настолько хорош, что это даже обсуждению не подлежит — мысль несколько пугающая, надо сказать.

Поэтому я отдал сценарий еще двум людям, на этот раз из тех, кто никогда не упустит случая покритиковать и кто обычно не в состоянии мне помочь.

Кстати, Дюмлинг показался мне прекрасным человеком с четкими взглядами. Мы хорошо поговорили в Каннах.

Сам я по большому счету доволен сценарием, хотя считаю, что Ведьме необходимо придать большее правдоподобие и последовательность — иначе, черт возьми, зачем она вообще нужна в этой истории (см. ниже). Треугольник пока тоже представляется мне спорным.

Сейчас я собираюсь на неделю в Сильянсборг, еще раз всерьез проработаю весь текст.

Больше ничего уже с этим сделать не смогу.

Ведьма. Они прибыли на освещенный луной перекресток. Перепутье. Появляется повозка с ведьмой, которую везут на казнь. Рыцарь видит, как она сидит на эшафоте рядом с церковью. Казнь назначена на следующий день.

Она еще совсем ребенок.

В лунном свете появляется повозка с палачами, надо подготовить место.

Рыцарь заговаривает с ней. Спрашивает, действительно ли она видела Дьявола, ведь именно за это ее собираются казнить. Но она отвечает, что знает лишь одно: в мире есть муки, а у людей звериные лица. Что она и показывает Рыцарю.

Ее отводят в сторону и привязывают к лестнице.