Антон Долин. Форма воды.

Слегка презрительное разочарование френдов, друзей и единомышленников в адрес моего любимого фильма – такое со мной случается ежегодно (и поверьте, даже «Золотой лев» и 13 номинаций на «Оскар» в союзниках не утешают). Поэтому сделаю попытку объяснить, почему «Форма воды» — не просто сладкая голливудская сказка про Ихтиандра, а действительно выдающееся и концептуально новаторское произведение.

Будет длинно и занудно, кому неинтересно – предлагаю перестать читать уже здесь.

Разумеется, Гильермо дель Торо снял сказку, а сказки (см. В.Я.Проппа) – жанр традиционный, не существующий вне традиций. Сюжет о Красавице и Чудовище не нов. Но, друзья, он был банален и тогда, когда за него взялся великий Кокто, и когда его обработала студия «Дисней».

Что же нового в «Форме воды»?

Все сказки о сколь-нибудь эротических отношениях монстров и людей посвящены одной теме: нарушению табу, выходу за пределы нормы. Он может быть насильственным (если дракон или Кинг Конг похитил девушку), а может полюбовным (как у Бьюти энд зе Биста), но и тогда он вынужденный. Если у влюбленных что-то склеивается – всегда целомудренно и платонически, — то в награду уже за первый поцелуй (или даже раньше) происходит возвращение к норме: лягушка становится Василисой, чудовище – принцем. А дальше уже можно пирком да за свадебку, занавес опускается.

Не буду отрицать, мазохистически-эротическое напряжение ощущается и до этой трансформации, но оно всегда спрятано, постыдно, подспудно.

Любые уже не фантастические истории о неравных (межрасовых, межсоциальных и т.д.) романах – по сути, о том же. Или соединившись влюбленные оказываются равны друг другу. Или нет; тогда неизбежна катастрофа.

ХХ век постоянно предлагал инверсии древнего сюжета. Мои любимые – «Обыкновенное чудо» Шварца, где никакого монстра нет, но его ожидание превращает роман в такое же напряженное ожидание беды, и «Шрек», где нормой оказывается, условно говоря, не принц\принцесса, а лягушонок\лягушка. И все равно то же самое: необходимо принятие и обретение нормы.

«Форма воды» выводит на поверхность разные формы ненормативности, в которой чудовище-амфибия – только самая вызывающая. Это социальная отверженность (уборщицы vs. правительственные служащие), инвалидность (немая Элайза), расовая сегрегация (история Зельды), сексуальная ориентация (гей Джайлс), интеллектуальность, расцениваемая как слабость (русский ученый). Каждый из них – монстр, и поэтому они объединяются в одном заговоре.

Роман Элайзы и Амфибии – торжество ненормативности. Они нарушают табу, осуществляя гармоничный межвидовой союз, и им не надо возвращаться к норме, не надо «расколдовываться». Здесь принципиально важно, что между ними есть эксплицитно показанные сексуальные отношения. Предполагается, что толерантность – это когда человек переступает через себя ради абстрактных принципов, но тело твердит ему: «Не тронь, это Чужой». Допустим, Красавицу пугает чудовище, но она заставляет себя с ним дружить и даже танцевать: ведь он добр душой. Собственно, само слово «толерантность» предполагает не любовь, а способность терпеть ближнего – даже нестерпимого.

А в «Форме воды» Элайза и Амфибия тянутся друг к другу без слов – для них существует исключительно язык тела. Здесь не христианское смирение, не принижение себя ниже самого униженного. Наоборот, возвышение через этот телесный, не духовный (хотя тут нет противоречия) союз. Зверь становится богом, счастливо минуя фазу «человека», самовластно назначившего себя царем природы и мерой всех вещей.

«Форма воды» — окончательное и бескомпромиссное заявление о том, как опасна и тоталитарна любая норма. И о том, что ее на самом деле нет: она в наших головах, и только (так, явно душевнобольной персонаж Майкла Шэннона считает себя воплощением нормы, даже предполагает, что бог создан по его образу и подобию). Существует тела, инстинкты, поступки, отношение друг к другу, и они определяют нас. А нормы не существует.

Уж не знаю, что может быть актуальнее для сегодняшнего мира. Поэтому «Форма воды» — мощное современное высказывание, а не милое семейное кино.

(можно было бы предположить, что дель Торо захотел получить «Оскара» и специально придумал такой вот «толерантный» фильм, но это, разумеется, конспирологический бред. во-первых, все его фильмы с самого начала примерно про то же самое, во-вторых, никогда это не гарантировало успеха)

К этому добавлю, что дель Торо последователен. Он так же безразличен к чистоте кинематографического жанра (за которую его давно упрекают пуристы), как и к расовой или сексуальной «чистоте» и нормативности. Его мотает от ромкома к хоррору, от мюзикла к шпионскому триллеру, от комедии к драме, от лирической мимимишности к крайней физиологической жестокости. Это может сбивать с толку. А может восхищать (меня восхищает). Выбор такой эклектичной формы, конечно же, прямо отвечает концептуальным задачам фильма.

Вам это может не нравиться, не трогать вас, раздражать, удручать. На здоровье. Но даже в этом случае можно попробовать понять, почему у картины сумасшедший успех (везде, кроме России, из чего можно было бы сделать массу грустных выводов, но я не буду).